Убывающий мир: история «невероятного» в позднем СССР - Алексей Конаков

и страхом: согласно расчетам Шкловского, Фобос и Деймос выведены на марсианскую орбиту около четырехсот сорока миллионов лет назад [115]; при этом Шкловский не верит в существование жизни на Марсе в 1959 году. Отсюда следует довольно невеселый вывод о гибели могущественной марсианской цивилизации: «По мнению И. С. Шкловского, неизвестные причины вызвали постепенное вымирание марсиан. Было ли оно вызвано ухудшением природных условий Марса или иными факторами, сказать трудно. Но искусственные спутники остались, и в них, быть может, сохранены памятники марсианской культуры» [116].

Как отмечает Маттиас Шварц, космические фантазии советских людей были, среди прочего, средством, с помощью которого «внутренние страхи и травматические события <…> экстраполировались на чужие, далекие миры» [117]. Интеллектуалы вроде Шкловского и Казанцева, стоявшие у истоков дискурса о «невероятном», не могли говорить о возможной гибели Советского Союза – и потому говорили о гибели динозавров, фаэтов и марсиан.

Неразрывно связанный с советской военной программой, «космический энтузиазм» оказывался своего рода индикатором, отмечающим растущие затраты на ВПК: страна мечтала о мирном исследовании космоса, но всегда была готова к вооруженному конфликту. Мрачную тень военной угрозы, постоянно присутствующую в оптимистическом дискурсе о грядущей светлой эре межзвездных перелетов, лучше всего удалось зафиксировать старому знакомому Иосифа Шкловского [118], математику Матесту Агресту. Первая «невероятная» гипотеза Агреста была связана с его исследованием колец Сатурна в ГАИШ и с участием в советском атомном проекте в Арзамасе-16 [119] (вместе с Яковом Зельдовичем, Андреем Сахаровым, Игорем Таммом и другими): «Соединив свои знания в этих двух сферах, Агрест пришел к фантастическому выводу, что камни в кольцах Сатурна могли бы служить “щитом” от ядерного нападения на эту планету» [120]. Однако по-настоящему знаменитой станет теория, разработанная Агрестом чуть позже, в 1959 году, в пору работы в Сухумском физико-техническом институте, – теория о так называемых «космонавтах древности», инопланетянах, посещавших Землю несколько тысяч лет тому назад. По мнению Агреста, свидетельства такого палеовизита можно найти в Библии; в частности, легенда о гибели Содома и Гоморры является прозрачным описанием атомного взрыва, с не совсем ясными целями устроенного пришельцами:

Помимо этого эффектного сопоставления Агрест сравнивает библейское «вознесение Еноха» с отбытием «космонавтов древности» обратно («После выполнения всей программы исследований астронавты покинули Землю, и при этом, возможно, они взяли с собою одного из жителей планеты. Такое событие бесспорно произвело сильное впечатление на людей и передавалось из поколения в поколение» [122]), предполагает, что загадочная «Баальбекская терраса» («КЕМ, КОГДА и ДЛЯ КАКИХ ЦЕЛЕЙ были высечены эти “циклопические плиты”?» [123]) была космодромом, с которого стартовали корабли пришельцев, и считает возможным экспериментально проверить свою теорию, организовав исследования в районе Мертвого моря: «Обнаружение в этом районе характерных для ядерного взрыва радиоактивных изотопов (например, Si32, Ti44, Mn50, V53 или Pu239) или других специфических признаков и особенностей было бы ценной находкой и для общей истории культуры на Земле» [124].

Изложенная в виде доклада в 1959 году, гипотеза Агреста производит настоящий фурор в Сухуми, почти сразу становится известной в Москве (где быстро распространяется в самиздате), а в феврале 1960-го о ней узнает уже вся страна – благодаря пересказу журналистов Михаила Черненко и Валентина Рича «Следы ведут… в космос?» в «Литературной газете» [125].

Экзегеза (пусть и космическая) библейских текстов в 1960 году явно не сочетается с советской идеологией; в ответ на растущую популярность теории палеовизита московский Планетарий запускает цикл «антиагрестовских» лекций [126], а в прессе появляется серия критических статей: «Следы ведут в… невежество» [127], «Куда же все-таки ведут следы?» [128], «Куда же все-таки привели следы?» [129]. Но дело, по всей видимости, не только в чтении Библии – увлекшийся Матест Агрест слишком обнажил связь между «космическим энтузиазмом» и военно-промышленным комплексом СССР. Теория о «космонавтах древности» словно бы подводиланекий итог под множеством идей, косвенно соединявших советский научно-технический оптимизм со страхами холодной войны, а фантастические прозрения о космическом будущем – с обсуждением вполне реальных последствий атомных взрывов. Джинна, однако, уже не загнать обратно в бутылку: «космический меридиан» «советского невероятного» с каждым днем становится мощнее, а накал общественных дискуссий об инопланетянах, космических кораблях и покорении других планет продолжает расти.

Советское общество все решительней погружается в «невероятное».

Успех любой идеи определяется тем, насколько долго она занимает умы, не устаревая и не вытесняясь другими идеями. В этом смысле гипотезы Агреста, Шкловского и Казанцева – вопреки или благодаря своей невероятности – оказались более чем успешными; попав однажды в публичное поле, они не только на протяжении многих лет активно обсуждались советскими людьми (в том числе научно-технической элитой страны: академику Игорю Курчатову казалась интересной концепция палеовизита [130], Сергей Королёв восхищался теорией искусственных Фобоса и Деймоса [131]), но и породили целую плеяду последователей.

Летом 1959 года на место падения Тунгусского метеорита отправляется сотрудник ВНИИ геофизики города Октябрьский Башкирской АССР Алексей Золотов; он вдохновлен рассказами «Взрыв» и «Гость из космоса» [132], лично знаком с Казанцевым [133] и ставит своей целью доказать, что над Тунгуской действительно взорвался инопланетный корабль. Основная работа Золотова в тайге сводится к измерению остаточной радиоактивности деревьев, что должно пролить свет на (предположительно атомную) природу взрыва. В это же самое время на Тунгуске работает и другой отряд энтузиастов – Комплексная самодеятельная экспедиция по изучению Тунгусского метеорита (КСЭ), созданная зимой 1958/1959 годов в общежитиях томских вузов [134]. Во главе КСЭ стоит сотрудник бетатронной лаборатории томского Института цитологии и генетики АН СССР Геннадий Плеханов, которому удалось переориентировать интересы своих товарищей с сугубо туристических на научные; Плеханов тоже увлечен гипотезой Казанцева, и потому работа КСЭ, как и работа Золотова, в основном связана с измерением радиоактивности, а также с поисками симптомов лучевой болезни у местных жителей [135]. Результаты, полученные Золотовым и КСЭ, будут обсуждаться в Москве на Девятой метеорной